Общая информация о шизофрении


В 1941 г. М. Bleuler опубликовал свои исследования о многих сотнях больных шизофренией. В отношении шизофрении, течение которой измеряется не неделями и месяцами, а десятилетиями, такие исследования могли бы, казалось, скорее затемнить дело, чем пролить на него свет. К счастью, М. Bleuler не только занимался общей классификацией и обособлением типических и нетипических форм, но и подошел индивидуально и непредубежденно к каждому отдельному случаю, который в той пли другой клинике был диагностирован как шизофрения. Вот важнейшие из его статистических выводов: при остром начале и периодическом течении - 25-35% самопроизвольного излечения, 30-40% излечения со стойким дефектом и лишь 5-15% с исходом в слабоумие; при хронически простом течении 10-20% с исходом в слабоумие и 5-10% со стойким дефектом. Оказывается, таким образом, что и при спонтанном прекращении процесса (если вообще можно говорить о спонтанности в отношении больных, находившихся на излечении в клиниках) возможен исход как в выздоровление, так и в дефект или слабоумие. Нет, следовательно, ничего похожего на единообразную картину. Не подлежит сомнению лишь то, что хорошим наблюдателям было давно уже ясно, а именно, что больной шизофренией никогда не становится дементным по психоорганическому типу, разве только в случаях, осложненных старческим слабоумием или артериосклерозом. Эти исследования М. Bleuler были затем дополнены, причем установлено, что и при вяло текущих простых формах возможно самопроизвольное излечение.

Многообразие форм спонтанного течения шизофрении - таков первый вывод. Второй вывод, который после первого никого уже не удивит, состоит в том, что у разных больных нет единообразного соматического нарушения: ни анатомического, ни патофизиологического, ни биохимического, ни энцефалографического. Нужно, впрочем, признать, что поиски здесь соматических общностей прошли не без пользы, поскольку они подвергли анализу отдельные шизофренные состояния (например, ступор) и выяснили определенные факты.

Это дало основание предположить, что и наследование протекает здесь не так просто и бесспорно, как, например, при хорее Huntington. Это не железный закон, который действует всегда, везде и неукоснительно. Но нельзя также утешаться и тем, что такой закон нереален. Из многих сотен семей, больных шизофрении, я знаю лишь одну, в которой все трое детей заболели шизофренией. Все это были, по терминологии Leonhard и Langfeldt, "типические" случаи, каждый из которых представлял собой некую особую форму или "систему", но в то же время между ними было так много общего, что непредубежденный наблюдатель сразу узнавал в них кровных родственников. Наряду с этим я знаю случай с тремя сестрами, которые в один и тот же день были доставлены в больницу. У двух из них оказалась "типическая" шизофрения с одинаковым течением, но в разных формах, тогда как у третьей она была только "индуцирована". Спустя немного времени она стала сотрудницей больницы, в которой в течение многих лет работала в качестве дельной, незаменимой и трудолюбивой помощницы. У нее не было даже шизоидности.

Оставим в стороне вопрос, является шизофрения болезнью или реакцией, единством или группой. Ведь если бы даже удалось доказать наличие единого или многообразного соматического субстрата или какого-либо закона наследственности, перед нами все же стоял бы неразрешенный вопрос, почему данная органическая аномалия именно и только здесь и нигде больше во всей области психиатрии не только приводит к явлениям "выпадения", распада и дефекта, но создает, коротко говоря, содержание и форму, т. е. нечто большее, чем невроз. Будем поэтому говорить не о болезни "шизофрения", а о "шизофренном" как о виде поведения или образе действий, что широко принято с тех пор, как Е. Bleuler изложил свои взгляды по этим вопросам. Речь идет, таким образом, о свойстве, о "шизофренном качестве" у нашего больного, а не о чем-то "физическом" наподобие прогрессивного паралича. Как говорит Jaspers, шизофренное есть не просто определенный патологический процесс, но прежде всего "способ переживания, постижимый в психологическо-феноменологическом плане, целый мир своеобразного психического существования, для выражения отдельных моментов которого найдено много тонких понятий, но которое в своем целом не получило удовлетворительной характеристики". Это шизофренное как качество, как способ переживания и реагирования (а не как болезнь) произвело огромное впечатление на художников-творцов. Meyrink в своем "Големе" стремился уловить в нем жуткую многозначность, Kafka видел в нем переживание собственной беззащитности перед непонятной и неисповедимой силой, а уже несколько лет спустя Green истолковал его как изменение существования перед лицом вторгающегося безумия. Вообще говоря, для тогдашнего экспрессионизма характерна эта примесь художественно приправленного "шизофренного" настроения, поддельность которого так высмеивает Jaspers. Охватить явление в целом не удалось ни одному беллетристу, что не является упреком, поскольку задача художественной литературы состоит в описании становления, а не бытия. Когда же речь идет о шизофренном - понимать ли его как способ переживания, реакции или существования - то имеются в виду не только жуткость, ужас и многозначность, но и формальный момент, которого нельзя уловить истолкованием содержания. Вот почему такое значение имеет анализ существования  больных шизофренией у Binswanger, хотя бы он и не стремился отыскать этим "основные нарушения". Отсюда и важность "порядков существования" у Zutt, который обозначает их у больных шизофренией терминами "ослабление, убыль, утрата устойчивости, т. е. снятие границ, лишение защиты, подавление". Мне самому казалось, прежде, что при интуитивном познании больной шизофренией представляется как бы "вышибленным" из окружающей среды.

Результаты предпринятых 15 лет назад исследований о начинающейся шизофрении Conrad смог опубликовать лишь теперь. Это чисто клиническая работа, но написанная под влиянием психологии целостной формы. Автор показывает, как из "тремы" (тревожного состояния) развивается "явная фаза", центром которой является бред. За ней следует или "апокалипсическая фаза" (картина острой кататонии), или "консолидация" или "резидуальное состояние". Одним десятилетием раньше Weitbrecht обратил внимание на то, что после безуспешного применения шоковой терапии наступает состояние, которое он описал как "бесцветный, бедный аффектами и импульсами синдром". Опытный врач знает, что подобные состояния наблюдаются и в условиях спонтанного развития болезни и что эта бедность стимулами довольно сильно отличается от слабости стимулов при диэнцефальных заболеваниях, поскольку при бедности стимулами шизофренный момент всегда налицо, хотя он и трудно поддается описанию. В чем он заключается? Одна моя больная, находившаяся в таком состоянии, простая женщина, знакомая с психологическими тонкостями не по книгам, а из личного опыта, в ответ на вопрос, что с ней, ответила сразу и просто: "Нет у меня душевной свободы". Другая же больная, студентка, у которой возникли бредовые переживания, сказала: "Мир утратил свою понятность" и пояснила: "Я сама себе стала чужой".

Мне кажется, что такие и им подобные высказывания больных вводят в самую суть вопроса. Здоровый, душевно свободный человек живет в мире своих восприятий, которые он может усвоить или пропустить мимо, у него есть свои мысли, которые он удерживает или вытесняет, свои чувства, которые он выражает или таит в себе. Это дает ему понимание как того, что творится в окружающем его мире, так и самого себя. Для больного шизофренией, который уже не свободен, но все же стремится к пониманию, все доселе непонятное должно стать предметным в бредовом восприятии, в громком звучании своих мыслей, в задержке мышления, в мысленном воздействии и т. д. Таковы, по К. Schneider, симптомы первого ранга, которые не следует смешивать с первичными симптомами Е. Bleuler. Отсюда понятно, почему в высказываниях больных шизофренией нет "смысловой законности". Нужно при этом иметь в виду, что Schneider употребляет слово "смысл" в различных значениях и что высказывания больных шизофренией лишены смысла лишь в одном определенном значении этого слова. Нельзя, следовательно, сказать, что в них вообще ничего понять невозможно. Как показал в своей прекрасной работе Steck, смысл можно обнаружить даже в жестах и позах больных.

В чем же все-таки состоит утрата душевной свободы, о которой говорила упомянутая больная? Во время второй мировой войны Schneider опубликовал объемистую книгу о шизофренных симптомосочетаниях. Это была в сущности теория, которая в силу своей странности и малой понятности вызвала к себе больше интереса, чем сочувствия. Тем не менее в недавнее время ее идеи нашли отклик у Arnold, по мнению которого "имеется специфическое шизофренное изменение процесса переживания", причем под этим процессом он понимает нечто "внесознательное" и видит в нем переход к клеточным процессам. Macalpine ищет шизофренное начало в "нарушенном отношении больного к самому себе, к своей душе и к своему телу", a Schultz - в "утрате объекта, интенциональном расстройстве и в распространении этого расстройства". Binswanger также считает центральным моментом "утрату объекта" в смысле расстройства переживания и Я. Hafner и Winkler говорят об анахорезе Я, т. е. об отходе Я от определенных содержаний сознания, отягощенных чувством вины и невыносимыми импульсами. Наконец Н. Еу усматривает шизофрению в "деструктурации сознания", которая - и это, по-видимому, самое существенное - приводит к переориентировке в мире, который утратил свою понятность. Еще яснее говорит он об этом в упомянутых уже отчетах о бонневальских заседаниях: "шизофренный процесс есть продвижение шизофреника в глубь самого себя; это в одно и то же время и неспособность открыть себя миру реальности и сосуществования, и непреодолимая потребность предаться тому процессу распада, каким является мир воображения. Шизофренный процесс и есть это движение упадка. Шизофренный психоз есть история этого движения".

Все эти немногие мнения на первый взгляд кажутся весьма различными, а между тем в них есть нечто общее. Ни одно из них не может прийти к чисто медицинскому понятию болезни, которое еще может быть применено к органическим психозам. В то же время ни одно из них не допускает, чтобы то расстройство, которое считается здесь основным, могло быть психогенетически выведено: упомянутые выше психоаналитики и не пытаются делать это. Таким образом, по общему мнению понятие шизофрении не может быть подменено никаким другим. Мне кажется также, что все приведенные мнения - каждое по своему - ведут в одном и том же направлении: к личности. Ведь понятия переживания, интенции, отношения к духу и к телу, Я, сознание - все это направлено в сторону личности, не психических способностей или деяний, а именно личности, которая приводит в действие эти способности и осуществляет эти деяния. Мир не противостоит личности, а личность причастна к своему миру. Это приводит нас к тому нарушению, которое и дало шизофрении ее название, т. е. к расщеплению личности. Тот факт, что это расщепление не имеет ничего общего с деперсонализацией (как все еще многие продолжают утверждать), известен нам с тех пор, как это доказали von Gebsattel и Weber. Об этом говорил Kronfeld уже в своих "Перспективах психиатрии": "Основное шизофренное расстройство есть единственно и в специфическом смысле расстройство самого Я".

Клинически в шизофрении можно несомненно разграничить острые эпизоды или по крайней мере отмеченные признаком процесса и длительные состояния, во время которых болезнь развивается медленно. Несколько десятилетий тому назад Berze удачно обозначил эти формы как "активную" и "неактивную", но эти термины не привились. Вторую из этих форм Lopez-Ibor предложил на Цюрихском съезде в 1957 г. назвать "схизоз". Однако шизофреническими являются и процессы, и состояния, причем они часто следуют друг за другом у одного и того же больного, а потому они связаны друг с другом подобно острому и хроническому отравлению (это лишь наглядное сравнение, которое совсем не означает, что шизофрения есть вид отравления). В неактивном шизофренном состоянии личность больного изменена. Как говорил уже Е. Bleuler, больной стал окончательно другим по сравнению с тем, каким он был в момент начала острого процесса и по его окончании. Если начать исследование не с соматических признаков, не с психических "симптомов", а непосредственно с изменения и преображения личности, то это увело бы прочь от привычно традиционного понятия болезни и привело бы к "пограничному понятию психической болезни", к "чистому психозу", по выражению Muller-Suur. Это, пожалуй, освободило бы нас от преждевременных дискуссий относительно того, является ли шизофрения единым заболеванием или группой болезней.

Женский журнал www.BlackPantera.ru:  Яков Вирш

Еще по теме:


Яна, 15.12.2012 04:24:49
Спасибо, мне на реферат в институт как раз хватит.
Ваше имя:
Защита от автоматических сообщений:
Защита от автоматических сообщений Символы на картинке: