Дети реагируют на стихийные бедствия и социальные катаклизмы точно так же, как реагируют близкие взрослые. Если мамы и папы держатся мужественно, не плачут и не суетятся, с ребенком ничего не случится, он даже не заметит, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Ребенок копирует взрослых и осознает, что если взрослые спокойны, то и ему ничего не грозит. Более того любое живое существо, имеющее потомство, при угрозе первым делом спасает потомство. Вспомните хотя бы картину Карла Брюллова "Последний день Помпеи". Матери, изображенные на ней, прикрывают своих детей - не мужей, не возлюбленных, не родителей. Так было всегда в живой природе. Поэтому ребенок чувствует, что его не бросят в беде, что ему всегда помогут. Оттого и психические потрясения у детей редки - если, конечно, у них полноценные родители, думающие о детях больше, чем о себе.
Группа узбекских медиков в 1984 году изучила судьбу четырнадцати мальчиков и восьми девочек в возрасте от одного до четырнадцати лет, у которых после землетрясения (а в Средней Азии они, к сожалению, часты) развилось стойкое длительное болезненное состояние, требовавшее специальной помощи.
Что же это были за дети? Ведь землетрясения переживают миллионы людей, а психические расстройства встречаются лишь у единиц. Как и следовало ожидать, обследованные пациенты и до землетрясения страдали различными невротическими нарушениями, возникшими на фоне определенных свойств характера - болезненной капризности, пугливости, впечатлительности и т. д.
Лиц без неврозов в прошлом и без карикатурно заостренных свойств характера тут не было. Фактически землетрясение лишь усугубило, усилило то, что уже было: недержание мочи и кала, заикание, снохождение, сноговорение и пр.
Интересно, что у всех больных имелся страх повторения землетрясения, усиливавшийся после аналогичных катаклизмов. С годами у большинства обследованных все эти явления безвозвратно прошли. Как остаточное явление можно считать развитие хронического псориаза, на нервной почве.
Подобные нарушения вследствие катастроф бывают далеко не всегда. Реже они встречаются, если такая же беда постигла многих людей: все более или менее одинаково несчастны, у всех утраты и горе. В тех же случаях, когда горе носит индивидуальный характер ("я пострадал, а соседи и близкие нет"), как правило, и возникают неврозы и другие нарушения. Вот почему во время войн число больных неврозами не увеличивается, хотя, казалось бы, количество и значимость психотравмирующих ситуаций резко возрастают: у всех горе, у всех погибают родные и близкие, всем тяжело, некогда ходить по врачам. То же самое было и у лиц, переживших нацистские концлагеря: пока они находились в лагере, психические нарушения у них возникали относительно редко (все заключенные испытывали одни и те же опасности, всем грозило одно и то же), а после освобождения, когда все эти люди стали находиться в разных условиях, у них появились более выраженные расстройства и резко возросла смертность (в том числе и самоубийства). Раньше нервы были напряжены, душа была полна только одним - как бы выжить, а когда опасность миновала, воля расслабилась, демобилизовалась, резервы ее уже истощились, все оказались в разных условиях - вот тогда и начались не меньшие переживания, чем во время войны или пребывания в концлагерях.